Владимир Дубосарский и Александр Виноградов «Легкость бытия» с 17 сентября по 24 сентября 2006

Владимир Дубосарский и Александр Виноградов «Легкость бытия»

С 17 сентября по 24 сентября 2006 г. в загородном комплексе курорта «Пирогово» (бывший пансионат «Клязьминское водохранилище»).
Организаторы: курорт "Пирогово", концерн "Ауди", галерея XL.

17 сентября состоялся вернисаж новой выставки художников Владимира Дубосарского и Александра Виноградова, которая превосходит все, что они делали раньше. Большое шоу – почти 50 новых произведений, ироничная "энциклопедия новой русской жизни". Картины размещены в огромном павильоне – эллинге для катеров и яхт (архитектор Евгений Асс), лишь немного уступающему размерами Московскому Манежу.
Специально для выставки в нем выстроен небольшой город с павильонами и площадями, спроектированными Юрием Аввакумовым.
«Флора и фауна», «Девушки и оружие», «Космос и мы», «Спорт и танцы», «Подводный мир», «Человек и дегенеративное искусство» и др.

Дубосарский и Виноградов предъявили также результат работы бригадой, картину размером 3 метра в высоту и 8 метров в длину написанную вместе с известными предпринимателями, банкирами, издателями.

Павильон «Космос и мы», которому предпослан увлекательный текст Константина Звездочетова, своего рода ключ к представленной серии работ.

КОСМОС И МЫ
«Герои Космоса живут лучше всех!» Об этом, в свое время, пел сладкоголосый Свен Гунлах. И это правда.
Я об этом знаю не понаслышке. У меня была одна знакомая – дочь космонавта, а родители моей жены работали на Байконуре. В конце концов, я чуть было не стал однокурсником дочки Юрия Гагарина, но гэбульники, антисемиты и русофобы не позволили мне этого сделать.
Судите сами, слетал человек разочек в Космос, а потом ему всю жизнь деньги платят и ордена с медалями дают. Эти космонавты лежат и сидят на мягкой мебели из белого сафьяна, глотают пузырьками «Вдову Клико» и лопают черную икру тюбиками.
Моя бабушка знала толк в жизни и поэтому всегда мечтала слетать в Космос. Песня про Землю в иллюминаторе и траву у дома была ее любимой и всегда вышибала у нее слезу, но бедняжка так и не дождалась осуществления своей мечты.
Но, с другой стороны. Та же бабушка, всякий раз когда начинался дождь, утверждала, что это спутники и звездолеты портят погоду, делают дырки в атмосфере., а своим бибиканьем распугивают ангелов.
И действительно, самим жрать нечего, а на Космос тратим чумовые бабки. Лучше бы на эти деньги детские дома пооткрывали, ветлечебницы и приюты для бездомных. Мало того, что экологию портят, да еще на наши народные деньги.
Не дороговато ли заплачено за тайфун в Индонезии и гибель Аральского моря.
А знаете, для чего это делается? Я вам скажу, но давайте для начала обратимся, так сказать, к истокам пресловутой «космической эры».
Придумал это все мой тезка и всеобщий любимец, нам дорогой Константин Эдуардович Циолковский, который, в свою очередь, был последователем философа Федорова. Тот хотел, чтобы человечество тратило свою энергию не на рождение детей. А на воскресение трупов, а освоение других миров ему надо было для расселения своих зомби. Идейки про другие миры и иные существа он, в свою очередь, почерпнул из трудов небезызвестного Джордано Бруно, с которым церковь в свое время благополучно расправилась.
Стали в Космос летать – народ смущать. И странно, вместо нормальной еды, из тюбиков кушать. Всякие зеленые человечки появились, Алешеньки. Кадавры, короче. И кто знает, что космонавты в своих тюбиках на орбиту доставляют. Может, кровь людскую, или еще хуже – младенцев невинных. Потом НЛО разлетались, светящиеся тела, тарелки всякие.
Я однажды, вот, как раз, с Володей Дубосарским и Сашей Виноградовым
(авторами представленных произведений) летел на военном транспорте из блокадной Югославии. Пьянка в самолете была сильная, так что ребята не дадут соврать. Вдруг, гляжу в иллюминаторе летающая тарелка. Одна, другая, жуть! Я им икону Николая Чудотворца из окна показал и перекрестил их. Те так и усвистали в стратосферу, как ошпаренные, будто по ним чем ударили. Вот вам и посланцы Космоса. Так что не чисто это все, не по людски, для смущения человеков. Не по чину нам небеса тревожить.
«Мамка – Космос»[1] шутить не любит.
В заключении, для настроения, хочу привести отрывок из разговора Гагарина с Коненковым. Не знаю, как там получилось, но Гагарин Коненкову говорит: « Я на небо летал, а Бога не видел». Коненков же (хоть и сам был еще тот, космист и упырь), однако, субординацию знал и соблюдал, возьми, да и скажи первооткрывателю межзвездного пространства: «А на то он и Бог, - говорит – что б всяким дуракам не показываться». Гагарин так и сел.
Вот так вот.
А вы говорите – «Космос-Шмосмос»
Константин Звездочетов

[1] Интересно, что так называлась выставка в Беляево, которую курировали трехпрудники. И, по крайней мере, Дубосарский принимал в ее организации активное участие вместе с известным оборотнем Китупом. Не является ли Дубосарский тайным федоровцем?.

Павильон «Человек и дегенеративное искусство». К нему тоже есть ключ - текст Сергея Епихина - "А ну ка отопри" (моя версия названия - Ю.П.)

ДЕГЕНЕРАТИВНОЕ ИСКУССТВО

Сакраментальный тезис Протагора о том, что «человек есть мера всех вещей», гуманистически настроенные авторы цитируют обычно наполовину. Вторая часть посвящена катафатической и апофатической таксонометрии (измерению их человеческим присутствием или отсутствием). Антропоморфизм, положенный в основу картины мира, в конечном счете, опасен. На оконечности маршрута возродившей античный канон ренессансной традиции мерцает леденящий образ нордического героя, сосредоточенного исключительно на рельефе собственного тела. Область сокровенного - так называемый «внутренний мир» - открывается вместе с опытом трансгрессии и трансцеденции, где «слишком человеческое» преодолевается в пользу его эзотерической тайны. Эта энигматика человека, в свой черед, имеет свою зону ускользания: потаенное давно обрело специальные формы риторики, систему индексов неизъяснимого. В итоге, вглядеться в человеческую сущность для современного искусства – это вклиниться в сферу заведомо банального, стилистических штампов, шаблонов, клише…
Другое дело, когда художник заведомо оповещает о своей капитуляции, «деградируя» из Творца и духовидца в оператора эндоскопической машины, термовизора. Оптическая доступность микро- и макромиров сделала их предметом бесконечной морфологической игры, гигантским ресурсом визуальных ребусов и прочих головоломок. Очевидно, что нужен жест высокого творческого самоотречения, чтобы изображать реальность простых тавтологий: почку как почку, череп как череп, грудную клетку как грудную клетку, пусть даже и задрапированные в инфракрасные тона. Что собственно и делают Владимир Дубосарский и Александр Виноградов в своей новой серии «Дегенеративное искусство».
Сергей Епихин

Павильон «Подводный мир»

НА ДНЕ И МЕТАФИЗИКА ПРЕДМЕТА

Утопия – место, которого нет на земле. Чтобы попасть туда, нужно оторваться от земной поверхности, улететь в космос или оказаться на дне морском. Там нет времени. Она существует лишь во снах и фантазиях, воспоминаниях о прошлом, мечтах о будущем. «На дне и метафизика предмета» - это образ утопии в пост-утопическое время, когда умерла последняя большая утопия и вера в золотой век стала невозможна, но все еще неизбывно желание воссоздать его. Это продолжение рассказа о затонувшей Атлантиде, безмятежно покоящейся на дне океана, который Александр Виноградов и Владимир Дубосарский начали в 2003 году в серии картин «Подводный мир». В созданном для Российского павильона на 50-ой Венецианской Биеннале проекте художники завершили переход от постидеологической утопии к постмедиальной. В многочастном «Подводном мире» они воссоздали Рай «по каталогу», соединив в одну Большую картину различные рекламно-журнальные клише, где беззаботные юноши и девушки празднуют подводное Рождество, занимаются любовью, веселятся и пьют вино среди акул и аквариумных рыб. Их образы, парящие в невесомости подводного праздника, моментально узнаваемы, мы уже где-то видели таких же или очень похожих на них персонажей, мелькающих на телеэкранах, журнальных страницах и билбордах.
В проекте «На дне и метафизика предмета» подводная сцена внезапно опустела. В отличие от «Подводного мира» здесь нет персонажей. Главный герой этих масштабных, пронизанных холодным голубым цветом картин, – предмет, вернее, фантазм предмета, его гигантская призрачная оболочка, увиденная сквозь толщу воды, памяти, мечты, желания. Виноградов и Дубосарский - художники эпохи рекламы, журналов и телевидения - медиальных технологий, мгновенно приближающих образ предмета к зрителю, фрагментирующих его, покрывающих тонкой глянцевой пленкой. Время, отпущенное на созерцание образа, исчисляется в секундах. Узнавание мечты детства – самосвала и любимых старых качелей, лопаты, которая решает все проблемы, в духе черного юмора гангстерского фильма, и символа летней неги садовой мебели, происходит мгновенно. Зависшие на дне морском предметы воспринимаются как увеличенные фрагменты неизвестной рекламы. Вырванные из привычного контекста, направленного на то, чтобы вызывать желание обладать ими, они обретают новый смысл и выходят за пределы своей «природы» - холодной гигиены пост-индустриального общества, превращающего вещь в предмет потребления. Подводная археология, осуществленная художниками, позволяет увидеть метафизику обыденности. Обнаруженные на дне, такие бесполезные сокровища, как школьный глобус или старая лестница, возможно, когда-нибудь будут последним, что сохранит воспоминания об утопии некапитализированного желания.
Олеся Туркина

Комический, или, точнее, отстраняющий (как сказали бы русские формалисты) эффект, который некогда производили уже хрестоматийные полотна Владимира Дубосарского и Александра Виноградова, был связан не только с фантасмагорической анекдотичностью их сюжетов, но и с некоторым тонко рассчитанным нарушением стилистической табели о рангах. Парадный двойной портрет Ельцина и Лебедя, написанный в соцреалистическом каноне «портрета вождя с соратником» или не менее соцреалистическое по духу полотно со Шварценеггером в окружении деревенской детворы комичны тем, что наделяют персонажей скоротечной масс-медийной актуальности некоторой явно не подобающей им дозой вечности. Художники попытались представить стремительные 90-е столь же застывшими, как советская эпоха застоя, когда вожди и «любимые артисты» десятилетиями не сходили со сцены Кремлевского Дворца съездов. Они хотели наделить Ельцина и Шварценеггера бессмертием Брежнева и Зыкиной. При этом трагикомический эффект этих произведений в полной мере ощущается именно сейчас.
Возвышенная тоска о вечном не покидает художников. И свидетельство тому – серия их анималистических портретов. Портрет зверя – вещь, вообще-то говоря, в традиционной культуре немыслимая. В отличие от людей, животные как бы не ведают о своей смертности и поэтому не нуждаются в том, чтобы их увековечил живописец. В классической европейской картине звери появлялись либо как аллегорические фигуры, либо как часть пейзажа – а и то, и другое принадлежит скорее вечности, нежели времени бренной человеческой жизни. Да и у современных художников животные в основном отсылают к бессмертию или смертности. Как у Брацо Димитриевича, словно бы задающегося вопросом, кто (или что) бессмертнее: вечное искусство или живые звери, которых он помещает рядом с репродукциями шедевров или портретами великих художников. Или как у Олега Кулика или Беттины Реймс, снимающих чучела животных словно бы в отместку за человеческую смертность.
На полотнах Дубосарского и Виноградова животные предстают отнюдь не чучелами или аллегориями. Это именно звери - забавные, трогательные, грозные и непостижимые – и оттого еще более чуждые помпезным классическим мизансценам, в которых они изображены, где, казалось бы, все заставляет задуматься о вечном. Ибо именно размышления о вечности должны читаться на лице портретируемого, предстающего перед живописцем только для того, чтобы его изображение сохранилось потомкам. Но зверям чуждо это тщеславие. Оказавшиеся в мастерской по воле художников, они выглядят недоумевающими. Такое же недоумение испытывает и зритель. Ведь, заменив человеческих персонажей Веласкеса зверями, художники, в сущности, показывают тщету картины как иллюзии бессмертия. Впрочем, на некоторых полотнах из новой серии Дубосарского и Виноградова возлежащие возле палитры гепарды, присевший на мольберт гриф или замершие на фоне подрамников обезьяны, предстают не столько в образе «моделей», сколько в качестве «атрибутов искусства». Они, как бы, «играют роль» античных голов и прочих предметов обстановки мастерской художника, которые должны напоминать о меланхолической вечности искусства, противопоставленной скоротечности жизни.
Ирина Кулик

СПОРТ И ТАНЦЫ

Остановись мгновенье! Ты не столь прекрасно, сколь ты неповторимо
Иосиф Бродский

Еще недавно казалось, что даже для Виноградова и Дубосарского танцы – это слишком. Ведь тут всю красоту сформулировали, раскрасили, вывели из подсознания и легализовали до них - что радости переписывать чужие достижения, теряя бесценную временную составляющую, корчась как безъязыкая улица, подражая кубистам или экспрессионистам. Тем более, что почти все их картины, начиная с «Праздника урожая» и без того напоминают безумный хоровод. Конечно, и у реалистического искусства есть немалый опыт передачи движения - но приходится признать, что дерзкие и откровенно сексуальные упражнения под музыку нуждаются в фотографах, умело выбирающих из сотни зафиксированных поз самые эффектные, больше, чем в живописцах.
Каждое мгновенье танца существует на визуальной границе - между прошлым и будущим – в позитивной реалистической живописи от всей этой роскоши достается лишь сомнительного вкуса патетическая поза. Но Дубосарский с Виноградовым пафоса не боятся, тем более, что на них (сами о том не подозревая) работают все фоторедакторы мира, отбирая из миллионов снимков самые эффектные и специфически танцевальные. А для художника, знакомого с историей искусств и современной техникой, ничего невозможного нет. Умножая фигуры, Дубосарский с Виноградовым увеличили количество движения в картинах - как на античных вазах или в авангардных фотомонтажах начала ХХ века. Три одинаковых девушки в разных фазах прыжка, или размахивающие руками в воде, или целая толпа в «Картине для Испании» и «Новой пластинке» создают критическую массу – пространство холста превращается в раскадровку: танцуют все – негры, испанцы, спортсменки, постукивают зубами гиены. Пляски до упаду на этой имитации выставки достижений новой русской действительности так же сексульны, как беспорочен был мир настоящей ВДНХ – в той стране секса не было. Зато сейчас на территории, некогда бывшие впереди всей планеты в области балета, танцы возвращаются; в здоровом теле поселяется здоровый дух, аквафитнес становится нормой жизни, а танго – частью досуга.
Не зацикливающиеся на частностях приверженцы общечеловеческих ценностей и открытых во все стороны границ Дубосарский и Виноградов, как обычно, вводят в свои картины дополнительные условия: живописные стили, разные страны и всевозможные стихии – танец живет под водой и в воздухе, в Испании и Америке, и в изобретенном художниками раю где обычно мирные на их картинах животные при звуках танго становятся агрессивными. Ведь для живописи можно выбирать лишь предельные, самые жесткие фазы движения – даже в прекрасном новом мире, который придумали художники - это темная сторона. И выйти из нее можно лишь в двух направлениях – к идиллии водной метафизики или к девушкам с оружием. .
Утомленные феноменом слишком успешного и плодовитого дуэта Дубосарского и Виноградова, которых одновременно обвиняют в однообразии и попытках живописать все сущее – на танцах могли бы сломаться окончательно, если бы не признали, что не художники виноваты в том, что мир устроен празднично, а описать его полностью минуя важную танцевальную тему невозможно. Их пример – другим наука: настоящий художник не боится вечных ценностей, и вообще ничего не боится.
Фаина Балаховская

<<АРТикуляция №66 с Дмитрием Барабановым. 18 сентября 2006 года.
Веласкес и постмодернизм. Ретроспективный trip. Мозаичность Бибеско. В ожидании саспенса. Коллажная мемуаристика. Метафизика vs. дизайн. Нарезая спирали. Стальные серпантины Филатова. «Легкость бытия» Дубосарского и Виноградова. Китч-арт на аттракционах. Курортное искусство XXI века>

<<Некоторые публикации об открытии собраны на GIF.ru - не станем повторять целиком, но самые интересные наблюдения лучших арт критиков будем цитировать.

1. Ольга Кабанова Ведомости 19.09.2006 "Невеселый успех Виноградова и Дубосарского".
"...показаны и новые картины, и с ними, надо сказать, уже не так весело, как с прежними произведениями звездного дуэта.
Дубосарский и Виноградов нацелились на успех еще в начале 90-х. Некоторое время он к ним не шел, и серии многометровых живописных полотен о народных героях наших дне востребованы не были. Но через несколько лет большие небрежно крашенные полотна с наглым и смешным содержанием (голые классики русской литературы в райских лугах, группа "Битлз" и Энди Уорхол в московских пейзажах, Шварценеггер в полях среди детей, эротические игры колхозников на празднике урожая) вдруг начали всех долго радовать.
Теперь большие и веселые картинища, под которые отведены павильоны "Космос", "Спорт и танцы", "Девушки и оружие", как-то не веселят. Были уже, были и роковые рекламные девицы (правда, без пистолетов за спущенным чулком), и космонавты вместе с гуманоидами и жирафами, и три тенора с Монтсеррат Кабалье на пригорке. Ну если не все они были, то прием помещать в выдуманный рай всех, кто народ радует, очевидно приелся. Видимо, и его авторам. Потому что в павильонах "Веласкес и фауна" и "Человек и дегенеративное искусство" лихо накрашенные полотна вступают в многократно проговоренный в прошлом веке диалог уже с закончившейся историей живописи, а не с телевизором и глянцевыми журналами. А в павильоне "На дне и метафизика предмета" висит и вовсе упадническая сатира: под холодной серой водой среди золотых рыбок плавают какие-то доски – жалкие останки курортной Атлантиды.
В общем, были Виноградов с Дубосарским художниками образцово задорными, а стали склоняться к унынию. Легкости собственного художнического бытия, похоже, не вынесли. А, может быть, медийные штампы и массовые стереотипы потеряли прежнюю силу."

2. Ирина Кулик Коммерсантъ 19.09.2006 "Пора и кисть знать. Владимир Дубосарский и Александр Виноградов обучили живописи "артель олигархов".
"Легкость бытия" – это также история возвращения в вечность. Но ценой этого райского бытия вне времени оказывается постепенное исчезновение человека, который без кровопролития и боя уступает место "природе". Да и сам человек оказывается в буквальном смысле абстракцией – как свидетельствует цикл "Человек и дегенеративное искусство", представляющий анатомические схемы мышц и органов в виде абстрактных полотен. Таким образом, модернистская абстракция (некогда заклейменная в гитлеровской Германии как "дегенеративное искусство") предстает неким сверхреализмом, подкрепленным новыми медицинскими технологиями вроде рентгена или томографии.
Сначала, видимо, из мира исчезнут воинственные мужчины, как это видится в павильоне "Девушки и оружие", населенном этакими сексапильными "девушками Бонда". Но уже без самого мачо, от которого остался только нарисованный арсенал всевозможных огнестрельных стволов. Затем людей постепенно вытеснят звери, которые сначала возникают как безмолвные и недоуменные зрители спортивных ристалищ и танцев, а потом заселяют декорации полотен Веласкеса, из которых исчезли человеческие персонажи. А в конце концов вся цивилизация, подобно Атлантиде, уйдет под воду. Как в цикле "На дне", представляющем "подводный мир" без людей: под подсвеченной солнцем толщей воды качаются пустые качели и уходят в никуда деревянные ступени дачной лестницы. В этой истории исчезновения даже в павильоне "Здесь и сейчас" больше всего впечатляет не написанное олигархами полотно, а аккуратно развешанные на гвоздиках заляпанные краской пустые халаты, подписанные, как в детсадовской раздевалке, именами владельцев.