Нам же кажется, что искусство может иметь национальную окраску и в то же время быть актуальным. Я не могу делать американское искусство -- я просто не знаю, не чувствую американскую жизнь. Я могу создавать некое, условно говоря, европейское искусство, но оно будет никакое, вторичное, так как ориентирами будут разные журналы, на основе которых я буду делать некий еще один, свой "журнал". Но это абсолютно ненужное, неинтересное занятие.

Школой современного искусства для меня, скажем, были мастерские в Трехпрудном переулке, когда мы, десять--пятнадцать художников, в течение трех лет в самом начале 90-х годов вместе жили, работали и организовывали выставки. Тогда никто: ни критики, ни кураторы, ни искусствоведы -- нас не поддержали. А в то же время нашими находками продолжали пользоваться и отдельные художники, и кураторы, и галереи. Для меня это был просто шок.

То, что мы с Сашей начали делать после разгрома мастерских, было абсолютно оппозиционно традициям Трехпрудного. Там существовал общий стиль, который формулировался так: легкость высказывания, быстрота исполнения, дешевизна, ну и так далее. Очень важными были и такие качества, как шутка, открытость, доброжелательность. У всех тогдашних акций была очень узнаваемая аура -- игровая, дадаистская.

И стало понятно, что нужно создавать контекст, не зависящий от воли и желания критиков.@

Работу Чахала можно воспринимать как попытку изображения метафоры "дорогой человек" или "золотое сердце". Репрезентация языковых клише мерцающим и переливающимся золотым сиянием -- прием, типичный для концептуального искусства.

Гор Чахал укрощает собственную фантазию с помощью строгого следования вербальному содержанию образов.

Поиски новой метафизики (что само по себе звучит смешно) и благородной буржуазности, внимание к "вечным ценностям", характерные для нынешнего витка консерватизма, художник не обличает и не отвергает, но принимает как данность. Но такова природа художественного сознания -- оно не терпит ханжества, и уж если автор берется за представление какого-то феномена, то исследует его до конца, не делая исключения ни для себя, ни для близких. Результат своих экспериментов он предъявляет широкой публике совершенно открыто -- смотрите сами, золотые мои.

“Считать, что единственное, на что способны авангардисты,- это скандал, эпатаж и непристойности, так же странно, как придерживаться убеждения, что все банкиры и брокеры - непременно бандиты.

Монументальный формат - едва ли не самое наглядное доказательство, что искусство в это десятилетие окончательно избавилось от подпольно-коммунальных комплексов, превращавших многих художников в миниатюристов, создававших в основном произведения так называемого "чемоданного формата".

Нетривиальные образы, впрочем, спровоцировали на последовавшем аукционе небольшую сенсацию: лот с календарем и портретом президента Путина работы Тимофеевой-Врубеля никто не купил. В конце концов, искусство - это тоже барометр общественной жизни, хотя, конечно, и не такой наглядный, как курс доллара на ММВБ.”

“Все художники, попавшие в красный переплет роскошного каталога, давно уже перестали быть экспериментаторами. Ныне они благополучные (за исключением разве что Авдея Тер-Оганьяна), респектабельные, можно сказать, буржуазные мэтры. Удачливые продюсеры собственных ноу-хау. Пора, пора обвенчать актуальное искусство (подумаем, кстати, о более корректном использовании данного термина) и крупный капитал.”

“На выставке есть даже скандально известный Авдей Тер-Оганьян (прославившийся своей акцией "Юный безбожник", во время которой он топором рубил иконы), но представлен он безобидными "копиями" знаменитых полотен Пикассо, Дерена, Матисса (так художник хотел насадить в России достижения западного модернизма). То есть таким, мягким, путем - через легко доступную живописную форму - брокеры и все заинтересованные лица смогут открыть для себя проблематику актуального искусства.

Вторая тенденция 90-х - борьба с картиной как таковой. Картину приписали тогда к салону, к попсе, к китчу. Заниматься живописью стало считаться чуть ли не неприличным, а каждое появление живописца в актуальной среде требовало оговорок (что, дескать, ничего страшного, что он пишет картины, он все равно наш). Сейчас оказывается, что картин от той эпохи осталось очень много - словно все те художники, которые публично демонстрировали свою приверженность новейшим арт-технологиям (делали, например, видео), втайне, по ночам, писали картины.